Психоанализ травматической привязанности. Почему они не уходят?

Бытовой абьюз. И зависимость/привязанность жертвы к агрессору.  Мы часто осуждаем жертву (если это не ребенок и не беспомощные старики) за то, что она остается в подобных отношениях, и не можем понять, как такое может быть и почему она ничего не меняет.

Очень часто регулярно избиваемая мужем женщина на вопрос «Почему ты до сих пор с ним?» отвечает: «Потому что я люблю его». Ну что, она – мазохистка, думаем мы. Значит ей так нравится. А женщина на самом деле искренна и не лукавит. А что еще она может ответить, пытаясь оценить и понять свои очень сильные и непроходящие чувства к агрессирующему партнеру? Не понимая природы этих своих чувств, не зная закономерности, которая приводит к формированию привязанности во время насилия и травмы, женщина приписывает свои интенсивные чувства лучшему, что она может придумать — любви.

Так вот что же это за привязанность такая жертвы к агрессору, как она возникает и что с этим делать. Давайте разбираться.

Травматическая связь – это отношения, основанные на неравном распределении власти, в которых тот, кто находится у власти, попеременно преследует, бьет, угрожает, злоупотребляет и запугивает того, кто не имеет доступа к позициям власти, создавая тем самым у жертвы сильнейшую эмоциональную зависимость от агрессора. Вот эта сильная эмоциональная связь называется травматической привязанностью. Такая эмоциональная привязанность формируется, когда благополучие жертвы (избиваемой женщины, ребенка, заложника) целиком и полностью зависят от захватчика или насильника. И контроль над жертвой устанавливается в результате постепенного процесса.

Например, если домашний насильник полностью контролирует дом и деньги жертвы, безопасность и время, то есть ее благополучие и счастье, то она начинает направлять все свои усилия на то, чтобы он был доволен и счастлив. Потому что эта привязанность теперь служит не только интересам насильника, но, получается, она и в интересах самой жертвы и даже является условием ее выживания. А если она будет возмущаться, то это напрямую угрожает ее здоровью и безопасности. А еще такая привязанность сама по себе уменьшает психологическую травму жертвы.

Женщина приписывает свои интенсивные чувства лучшему, что она может придумать — любви.

Вообще говоря, кроме эмоциональной зависимости, к причинам того, что жертвы не разрывают отношений с абьюзером, относятся также:

• отсутствие реальных альтернатив в том, что касается трудоустройства и финансовой помощи, особенно для жертв с детьми (часто финансы находятся под контролем преступника);
• отсутствие жилья, которое жертва может себе позволить, и которое стало бы надежной защитой для жертвы и ее детей;
• культурные и семейные ценности, призывающие к сохранению семьи любой ценой.

Но, подчеркну, я в данной статье рассматриваю в качестве такой причины только один феномен – эмоциональную привязанность к абьюзеру, которая формируется в результате длительно текущей травматической связи жертвы с агрессором. Это самая главная причина существования таких абьюзивных отношений в семье. Остальные возможные причины решаемы на сознательном уровне и при определенной поддержке социума. А вот уровень патологической привязанности – это бессознательный уровень. Самой жертве одной не справится.

Характерные черты травматической связи:

• Существование дисбаланса власти, в результате чего человек, против которого совершается насилие, чувствует, что второй человек доминирует над ним.
• Прерывающийся характер насилия.

Примерами травматической связи являются отношения между женщиной – жертвой гендерного насилия и ее агрессором, между похитителем и заложником, между ребенком – жертвой абьюза и отцом, совершающим абьюз, между членом секты и ее лидером, между пленником и надсмотрщиком.

Чередование физического насилия и актов примирения и вознаграждения усиливает эффект травматической связи. Фаза раскаяния абьюзера ассоциируется с прекращением агрессии и подкрепляет травматическую связь. Эта фаза раскаяния в цикле насилия получает устойчивое подкрепление в голове жертвы как позитивная ситуация, которой необходимо достичь, и которая, в процессе бесконечного повторения циклов насилия, становится все более для нее желательной.

Фазы абьюзивных отношений

В отношениях между абьюзером и жертвой постоянно прокручиваются три цикла. «Цикл насилия» состоит из 3-х фаз:

1. фаза аккумуляции или нарастания напряжения,
2. фаза агрессии или разряд напряжения,
3. фаза раскаяния, которая выражается в воспроизведении, со стороны агрессора, некоей фикции влюбленности, известной под названием «медового месяца».

Именно этот циклический характер насилия и служит средством создания травматической эмоциональной связи жертвы со своим агрессором.

В фазе аккумуляции женщина находится в состоянии экстремальной психической гипернастороженности (пытаясь избежать эпизода агрессии), сходной с состоянием людей, пытающихся выжить в ситуации удержания в заложниках или в результате природных катаклизмов;

В фазе агрессии женщина находится в состоянии диссоциации, сопровождаемом неверием в то, что эпизод агрессии действительно имеет место (=что его не удалось избежать несмотря на все старания и предосторожности); диссоциация приводит к эмоциональному коллапсу, сопровождаемому отсутствием активности, депрессией, тревожностью, самообвинениями и чувством беспомощности;

В фазе раскаяния, когда агрессор ведет себя прямо противоположно эпизоду насилия, происходит подкрепление идеального образ партнера и создание иллюзии, что своим достаточно хорошим и правильным поведением женщина сможет сделать постоянной ситуацию «медового месяца».

В условиях травматической эмоциональной связи интернализованное самообесценивание со стороны «подчиненного» вместе с постоянными усилиями со стороны «могущественного» по поддержанию собственного имиджа делают для жертвы особенно трудным выход из этой ситуации.

Если женщина все таки решается прервать отношения с агрессором, то на расстоянии ее чувство страха ослабевает, хотя она еще находится в состоянии крайней уязвимости и эмоционального истощения, ее потребность в поддержке и эмоциональной близости очень велика. И здесь выходит на сцену раскаявшийся и любящий муж. Ибо насильник отчаянно зависим от своей жертвы. Ему во что бы то ни стало надо ее вернуть. Он использует для этого весь арсенал средств ему доступных. И в какой-то момент его раскаяние и фикция влюбленности перевешивают и становится важнее для женщины, чем страх перед агрессией. И она «резко и импульсивно решает вернуться».

Давайте сейчас отвлечемся на короткую историческую справку. Вы наверно слышали термин «стокгольмский синдром»? Он появился благодаря психологическому анализу событий, произошедших в Стокгольме в 1973 году. Четверо сотрудников Sveriges Kreditbank удерживались грабителями в заложниках в течении 131 часа в бронированной камере банка. Страх перед вмешательством полиции постепенно становился более сильным, чем страх перед угрозами грабителей. После того, как заложников освободили, все четверо пребывали в состоянии крайнего психического замешательства в отношении собственных чувств (негативные – в отношении полиции и позитивные – в отношении грабителей). Шведский криминолог и психиатр Нильс Бежерот ввел в употребление термин «Стокгольмский синдром» как результат исследований этих событий.

Так вот, под «стокгольмским синдромом» понимается присутствие положительных чувств у заложников в отношении своих похитителей, которые развиваются в процессе удерживания в плену. Эти чувства могут быть взаимными и сопровождаться резкими негативными чувствами в отношении полиции, правительства, семьи заложников, то есть тех, кто пытается их освободить. Не наблюдаются различия в зависимости от пола и возраста заложников. Положительные чувства обычно прямо пропорциональны продолжительности времени пребывания в заложниках и их интенсивность постепенно уменьшается после освобождения.

Важно – «стокгольмский синдром» не является рациональной реакцией человека. Это неосознаваемая им реакция на экстремальную травмирующую психику ситуацию. Именно пребывание в ситуации «витальной угрозы» является причиной тех психологических реакций, которые мы наблюдаем как у жертв насилия, так и у людей, выживших в ситуации катаклизма.

А теперь давайте вернемся к нашей ситуации гендерного насилия. Травматическая эмоциональная привязанность жертвы к абьюзеру получила название «бытовой стокгольмский синдром».

В условиях когда:

• женщина оказывается изолированной и во враждебной ей среде,
• она вынуждена пытаться собственными средствами противостоять неопределенности в отношении собственной участи, спровоцированной повторяющимися и непредсказуемыми эпизодами насилия,
• в условиях ограниченного доступа внешних стимулов,
• под влиянием внушения в психику соответствующей ментальной модели,

запускается неуправляемое и интенсивное развитие психических процессов. И «бытовой стокгольмский синдром» возникает как попытка жертвы защитить собственную психическую целостность и восстановить физиологический и поведенческий гомеостаз. В попытке избежать и/или уменьшить эффект насилия жертва идентифицируется с агрессором и оправдывает перед собой и другими все его действия.

«Бытовой стокгольмский синдром» – это психическое расстройство дезадаптативного типа, который объясняет «парадоксальную» ситуацию, когда жертвы гендерного насилия активно встают на защиту своего агрессора. Однако, исследователи подчеркивают, что в случае гендерного насилия речь идет не столько об адаптации к личности агрессора, сколько о потере жертвой собственной идентичности. А это означает не адаптативный механизм, а настоящий процесс разрушения.

Стратегии «ментального контроля», порождающего травматическую привязанность:

• отъединение жертвы от внешних связей (родителей, друзей, работы)/плен
• постепенное внушение жертве чувства страха и его поддержание во времени
• индукция чувства вины («ты меня вынудила», «не была бы такой дурой (толстой, некрасивой, плаксой, сентиментальной, проституткой).. и т.д. и т.п.», «сама виновата», «ты просто идиотка (сумасшедшая)», «да какая ты мать?», «да кто на тебя посмотрит, ты в зеркале себя видела?»)
• патологическая ревность
• индукция чувства никчемности и беззащитности («ты ни на что не годишься?», «кому ты нужна?», «руки не тем концом вставлены», «никудышная», «неряха», «мне от соседей стыдно», «если бы не я…»)
• доминирование мужчины с первых же моментов отношений посредством типа поведения, ошибочно интерпретируемого жертвой как поведение «настоящего мужчины»
• индукция самообвинения («мне тоже нелегко», «ты думаешь, мне это нравится?», «сама подумай, как мне не горячится, если ты…?», «я выматываюсь за день, а ты…»)
• чередующиеся подкрепления ситуации эмоциональной зависимости (выраженной в основном в активном поиске одобрения жертвой) поведением, внушающим надежду на перемену к лучшему.

И теперь переходим к главному: почему же они не уходят?

В условиях бытового абъюза психическая деятельность жертвы направлена на то, чтобы предвидеть и избежать агрессию. Это означает, что женщина, пытающаяся предвидеть и упредить то, что может произойти «в следующий момент», исключена из жизни в настоящем, у нее не остается ни времени, ни сил жить «здесь и сейчас». И у нее также нет прошлого – воспоминаний, которые травмируют лучше избегать. И у нее нет будущего ибо как можно планировать жизнь, если нет базового экзистенциального доверия. Всё её существование подчинено «следующему моменту»: это состояние постоянной гипернастороженности и наблюдения за реакциями агрессора. В противоположность отрытому взгляду на мир, у жертвы присутствует эффект туннельного зрения, сфокусированного на том, что может произойти в каждый «следующий момент».  Сама угроза держит жертву в «подвешенном» временном состоянии, жизнь подменяется ожиданием.

Методы абьюзера направлены на то, чтобы произвести эффект страха и беззащитности, а также на то, чтобы разрушить у жертвы чувство собственного «Я»

Их время определено присутствием/отсутствием агрессии, их настоящее потеряно в сосредоточенности на невозможном предвидеть «следующем моменте», в их мире не существует собеседников, кроме самого агрессора, и единственная «реальность», которая допущена к вербализации, – это та, которую он диктует. Эта «реальность» агрессора, в свою очередь, представляет собой систему «убеждений», «объяснений» причин и следствий событий, а также мотивов действий, направленную на «узаконивание» учиняемого над жертвой насилия.

Они не уходят, потому что подвержены процессу психологического контроля, методы которого направлены на то, чтобы произвести эффект страха и беззащитности, а также на то, чтобы разрушить у жертвы чувство собственного «я» в отношениях с другими. Абьюзер контролирует пространство перемещений и окружение. Для жертв гендерного насилия мир делится на разрешенные и запрещенные места. Запрещенным местом может быть любое (родительский дом, улица, магазин, работа, медицинские учреждения), где возможно общение с другими людьми и, как следствие, ослабление контроля со стороны агрессора.

Социальный контроль за жертвой представляет собой ее изолирование от любых внешних отношений (родители, друзья, коллеги по работе, соседи). Эта изоляция включает в себя запрет на разговоры, в которых так или иначе может быть затронута проблема, как со стороны самой жертвы, так и со стороны окружающих. Общество старается «не вмешиваться», а если делает это, то с позиций «экспертов» и «судей» — «а почему ты не уйдешь?», «ну, если ты всё еще продолжаешь жить с ним, значит…».

Безусловно жертва будет делать попытки понять происходящее и попытаться выжить.

Поначалу попытки понять будут относиться к причине насилия. Удивление, растерянность, просходящие из невозможности понять, почему отношение партнера так резко изменилось, постепенно сменятся чувством страха перед вспышками агрессии и невозможностью их предвидеть.

Дальше жертва будет пытаться уже не понять, но хотя бы предупредить насилие и контролировать ситуации агрессии. Она будет искать признаки, по которым можно было бы определить приближение конфликтной ситуации и избежать ее (его шаги на лестнице, выражение лица, что его раздражает или что ему мешает и т.д.).

Попытки найти способ предотвращения агрессии (вербальной или физической) потерпят неудачу. Не в силах понять, что агрессия вызвана личными потребностями агрессора, жертва начнет искать причину насилия в себе самой. Это дополнит уже имеющиеся обвинения агрессора в том, что жертва провоцирует его и завершится тем, что жертва припишет себе ответственность за насилие.

Это внушенное чувство вины (которое становится вездесущим) подкрепится постоянной критикой со стороны агрессора, которая к тому же осуществляется в ситуации социальной изоляции жертвы.
Чувство вины сопровождается чувством стыда: признать провал отношений, признать, что ее бьют (это имеет явные коннотации униженности), страшиться того, что не поверят или осудят. В действительности, все эти страхи имеют основание: в коллективном мнении битая женщина или «трусливая», или «дура», или «ей это удобно», или «это ее место». И это усиливает социальную изоляцию.

Социально и эмоционально изолированная, без поддержки родственников и/или друзей, в постоянном состоянии настороженности и сосредоточенности на предупреждении агрессии, сбитая с толку различными техниками принуждения и психологического контроля, которые подкрепляют друг друга, парализованная в способности принимать решения, женщина неизбежно будет двигаться в направлении потери собственной идентичности, какой она была до начала отношений, в направлении отчуждения от собственного прошлого и отсутствия перспектив в будущем. Настоящее в данном случае будет неподвижным, застывшим циклом выживания. Вернее, безуспешных попыток выживания.

У жертвы возникает комбинаторное состояние «зависимости-слабости-страха-беспомощности».

Люди, попадавшие в ситуацию экстремального принуждения, имеют высокие риски не вернуться к прежней личностной структуре.

Характерные черты беспомощности как психического состояния:

1. расстройство мотивационной сферы (пассивность, отсутствие желаний, стремлений),
2. расстройство интеллектуальной сферы (снижение способности к решению проблем),
3. эмоциональная травма (растущее чувство бессилия, некомпетентности, фрустрации и депрессии).

Все исследователи подчеркивают сходство психических реакций между «битыми женщинами», жертвами изнасилования и жертвами пыток в других ситуациях (концлагерь или политзаключение). В ситуации гендерного насилия агрессором устанавливаются «правила», которые отчаянно и безуспешно пытается усвоить жертва. Именно отчаянно и полностью безуспешно, так как в отличие от узников концлагерей и политзаключенных, жертве домашнего абьюза неизвестна конечная цель «отношений», а именно: её собственная аннигиляция. Жертва даже не может себе представить существование подобной цели, так как предполагается, что она (жертва) состоит в эмоциональной, «семейной» связи. Однако, единственно верным является то, что находится она в отношениях господства и подчинения, где один человек имеет практически неограниченную власть в отношении другого.

Жертве домашнего абьюза неизвестна конечная цель «отношений», а именно: её собственная аннигиляция

Люди, попадавшие в ситуацию экстремального принуждения, имеют высокие риски не вернуться к прежней личностной структуре. Личность может оказаться разрушенной с такими симптомами, как амнезии, поведение по типу транса и эмоциональное отупение. Также наблюдаются когнитивная ригидность (мышление по строго заданным параметрам), поведенческие регрессии (в основном, различное выражение беспомощности в поведении, поиск одобрения авторитета как главный поведенческий критерий). Происходит настолько глубокая трансформация личностной системы ценностей, что понятие «самого себя» просто-напросто стирается.